Lát í húmi, hjörtun þjáðu.
3 May
Моя вина за те мысли и чувства, что я испытывала, когда мать чуть ли не заставляла меня молиться за здоровье отца у икон, а я мысленно запрещала себе это делать, привела меня к атеизму. Не больше и не меньше. В церковном полумраке я смотрела на печальное лицо Богоматери с младенцем на руках. И я впервые подумала, что это бесполезно. Ничего не поможет и мой отец умрёт. Более того, я чётко помню мысль, которой ужаснулась, как только она проскочила у меня в сознании - я подумала, что мне всё равно, если он умрёт. Я не знаю, откуда было ей взяться. Это не было правдой. Но при этой мысли я чувствовала странное спокойствие.
Мать молилась изо дня в день, когда отец не мог уснуть рядом из-за мучившей его боли. И что с того? Богу, кем или чем бы он ни был, всё равно. В детстве я часто молилась. И иногда даже вещи, о которых я умоляла, претворялись в жизнь, хотя, казалось бы, такой исход событий был наиболее маловероятен. Я радовалась, потому что чувствовала, что, наверное, тому самому Богу не всё равно. Я разговаривала с ним в своей голове и у меня были очень своеобразные представления о нём. Конечно, по той причине, что семья была христианской просто потому что так нужно. Никто и никогда не вдавался в религиозные вопросы. Ну, до того, как умер отец. Моя мама ударилась в религию с головой, для меня же вся христианская религия стала одним большим фарсом, глупой шуткой с явно нездоровыми ментально комиками. И символом моего неиссякаемого горя, ноющей по сей день и раной, которая никогда не заживёт, что оставил мне тот самый день, когда женщины в платочках хлопали дверьми нашего дома и кричали навзрыд, пока я сидела в комнате и невидяще смотрела в стену трое суток. Когда отец умирал, родственники затеяли уборку. Чтобы на похоронах никто не подумал, что мать - плохая хозяйка.
Бог был для меня чем-то вроде вымышленного собеседника и, иногда, помощника. Но у меня был небольшой религиозный страх перед тем, чтобы снять крестик и отказаться от религии, потому что я слышала, что это один из самых больших грехов. Какое-то время я носила крестик как символ пережитого мной горя от утраты отца, потому что, как ни крути, семя сомнения уже поселилось в мозгу. Мне не хотелось быть причастной к этому спектаклю лицемерия. В какой-то момент я поняла, что в глупом крестике больше нет смысла, как и в символе, потому что эта боль всегда со мной, и сняла его. Сняла с себя ответственность за те мысли у иконы. "Папа умрёт в любом случае, и мне всё равно". Не знаю, что это было. Наверное, логичная апатия перед лицом неизбежного, попытка защититься.
Недавно мне приснился сон, который помог всё вспомнить. Рак отец заработал потому, что пил, как проклятый. В последний год своей жизни он этого не делал. И я смогла вспомнить его таким, какой он был во времена моего раннего детства. Интересный, весёлый, любящий. Мы с ним о многом сейчас могли бы поговорить. Но во сне он замыленным взглядом смотрел на плачущую меня, прося сказать ему, где мама прячет спирт, потому что он хуярил даже его, разбавленным. Я вспомнила, что помимо жалости и любви я когда-то чувствовала ненависть к нему. Я ссорилась с ним, даже когда это был последний год его жизни.
На последний совместный с ним новый год он принёс ёлку, которая, кажется, мне не понравилась своим внешним видом. Я недовольно сказала об этом маме, на что она заплакала, сказав, что я должна быть рада и тому, потому что это, возможно, последняя ёлка, которую он нам приносит. Я разозлилась на неё, скорее, потому что её слова ранили меня, и что-то там буркнула про то, что нужно верить в то, что с ним всё будет хорошо, будто это что-то изменит. Через месяц отца не стало.
Ну вот, теперь всё разложено по полочкам и рассказано. meh.
0